к Джери, чтобы тот перевел. И тот переводил. Врач извинялся:
— Я по-вашему не понимаю. Латынь изучал в институте. Могу объясняться по-латыни. Хотя к старости и латынь выветрилась…
По-русски и довольно неплохо изъяснялся Джери. Разницы между русским и украинским языком он не находил. В колледже изучал русский. О существовании украинского узнал уже здесь. Когда его на задание посылали в Приднепровье, предупредили: едете в Россию.
При «папуасах» американцы избегали говорить о деле, но дело свое скрыть не могли. А для опытного разведчика этого было достаточно, чтобы понять, чем в Приднепровье занимаются сотрудники фирмы «Экотерра».
Как-то, будучи возбужденным, Вася вдруг спросил:
— Они что — собираются покупать нашу землю? Роются и роются, как жуки навозные.
— Они, Вася, составляют атлас плодородия приднепровских почв, — разъяснил ему Иван Григорьевич, помня, что к их разговору прислушивается Вилли.
— А разве его раньше не составляли?
— Раньше, Вася, все было засекречено.
— Это при нашей-то власти? — усомнился Вася. — Я понимаю, засекретили координаты вон того тригопункта, — показал на далекий скифский курган. — К тригопунктам привязывали шахты для запуска наших ракет.
У Васи, как заметил Иван Григорьевич, уже с первого дня их совместной работы, все делилось на «наше» и «не наше». Фирма «Экотерра» была «не нашей».
— А зачем они столько таскают за собой дозиметров? — не унимался Вася. — Умом кролика я усекаю, они ищут экологически чистые земли. И атлас им, как зайцу стоп-сигнал.
Иван Григорьевич терпеливо объяснял, что по окончании полевых работ фирма составит подробную карту и передаст ее правительству Украины, и правительство с учетом качества почвы выставит землю на аукцион. За это фирма получит гонорар, а там, гляди, что-то обломится врачу и шоферу.
Джери нравилось, как Иван Григорьевич спокойно и внятно объяснял этому недочеловеку — так между собой американцы называли Васю. Но один раз, слушая возмущение шофера — как это землю, пролитую кровью наших предков, и кому-то продавать? — вмешался в разговор:
— Скажите, доктор, как надо по-русски ответить, чтобы неграмотного индивида поставить на место?
— Говорят: какое ваше телячье дело.
— Да-да! Телячье, свинячье… — Американец щелкал пальцами, подыскивая нужное слово.
Врачом он был доволен. Шофер бунтовал, не хотел себя признавать бесправным наемным рабочим. А пожилой русский врач, в отличие от шофера, всегда был спокойным, ничем не интересовался. Это молодежь спонтанно взрывается, а пожилых людей ничто так не угнетает, как тяготы жизни, мелочные, повседневные, они подавляют волю, опускают человека до уровня скота. И лучший способ закабалить народ — хронически не выдавать ему зарплату. Васе зарплату задерживала фирма постоянно. Он возмущался, но лямку тянул, и Джери было приятно наблюдать, как этот «папуас», недочеловек бесновался: а куда ему деваться? — везде безработица. А здесь можно было хоть чем-нибудь да поживиться. Тем же бензином.
По наблюдениям Ивана Григорьевича, американцы интересовались не столько пахотными землями, сколько отвалами заброшенных карьеров, искали следы туннелей, уходящих под каменные пласты великой украинской реки.
— Здесь должен быть аналог туннеля, что под Енисеем, — как-то вырвалось у Джери.
Иван Гигорьевич расшифровал эту фразу без особого труда. Еще при Советском Союзе под Енисеем около Красноярска была устроена свалка радиоактивных отходов. На Западе долгое время считали, что это база хранения ядерных зарядов для межконтинентальных баллистических ракет. Потом оказалось, что там складировали капсулы с радиоактивными изотопами.
«Тогда где же база? Днепр — большая река. Никак каждую большую реку бывшего Советского Союза обследуют американцы?» В этом Иван Григорьевич не видел ничего не обычного.
Каждое утро он уезжал на работу затемно. В ноябре день короткий, к тому же не баловала погода: всю первую декаду бушевали свирепые северные ветры, сотрясая Приднепровье снежными зарядами.
Спасибо Ажипе. Как пригодилась его тысяча долларов! На барахолке Иван Григорьевич купил себе пуховую японскую «аляску». Вася, любуясь оранжевой курткой своего товарища, смеялся:
— Теперь вы, Григорович, как дорожный рабочий. Видать вас за пять километров. Хороша свитка да не модная.
— А я, Вася, и сам не модный, — с легкой улыбкой отвечал ему Иван Григорьевич. — В моем возрасте в тепле бы, на печке. А я вот с термосами да медикаментами по днепровским кручам лазаю.
— Эх, Григорович! — сочувственно говорил Вася. — Ваша бедность заставит вас до гробовой доски тянуть лямку.
— Ты, Вася, как всегда, прав. Есть-то каждый день хотса.
И Вася подбадривал:
— По этому поводу наш президент рассудил мудро: проголодаешься — сваришь галушки. А то, что помимо галушек, для украинца уже роскошь. Меня, Григорович, всегда к роскоши тянет: в выходной хочется полежать на диванчике с баночкой пивка, посмотреть боевичок, как наши благодетели друг друга избивают, а потом добивают. Да и самим поучиться, как правильно убивать…
В экспедиции Васе долго рассуждать не давали. Джери всегда его озадачивал, обычно Вася помогал Вилли: орудовал киркой и лопатой, брал пробы грунта, рассовывал их по целлофановым пакетам, выбирал места для приема пищи. Как-то он облюбовали один карьер, где когда-то, лет двадцать назад, добывали мергель. Джери и Леня облазили многие штольни, то и дело сверяли их с каким-то планом. Как заметил Иван Григорьевич, все обозначения на плане были на немецком языке.
Над степью ветер нес колючий снег, а в карьере было тихо, но сыро, как в погребе, где стены покрыты изморозью. Из глубины штолен тянуло знобящим холодом. Иван Григорьевич чувствовал, что он простуживается. Не спасала даже «аляска».
Вася разжег костер. Американцы прервали работу, стали греться у костра. Потом Джери распорядился приготовить ланч. Под завывание ветра, летевшего над карьером, ели с волчьим аппетитом, еды было в избытке. За едой перебрасывались дежурными фразами. Обращаясь к Ивану Григорьевичу, Вася хвалил консервированную колбасу:
— Знаете, сколько на базаре одна такая банка?
— Не знаю, Вася.
— Лимон. Я своей говорю, что хавают наши благодетели. Не верит. Кто-то ей трепался, что для нас они изобрели жевательную резинку с запахом копченой колбасы. Запах дает ощущение сытости. Так ли?
— Что есть «хавают»? — вдруг спросил Джери.
— Едят с аппетитом, — нашелся Иван Григорьевич, боясь, что Вася накличет на свою голову неприятность: уволят парня, тогда жена выгонит его из дому.
Вася — такова его натура — недолюбливал своих благодетелей, хотя на выездах они его хорошо кормили. Кроме того, ему удавалось незаметно оставлять в сумке консервные банки, в которых был жир и остатки мяса. Дома жена Люся варила картофельный суп с мясной приправой: для Васиной семьи это был праздничный ужин.
Как в старое время, когда еще был жив Васин отец, слесарь по ремонту дизельных двигателей. И тогда были бедные, но не настолько. Васин отец верил и этой вере учил сына: если ты вкалываешь на полных оборотах, а живешь впроголодь,